Лавина - Страница 112

112

И. В. отводят в трюм русского корабля и ставят на самую тупую работу всех времен и народов: чистить рыбу. Она этой работы не хочет, она о ней не просила. Но получила именно ее. И все это время никто с ней не разговаривает, ничего не объясняет, и поэтому она боится спрашивать. Ее только что накрыла массивная волна культурного шока, поскольку большинство людей на этом корабле — старые и толстые русские и по-английски они не говорят.

Несколько дней она спит за работой, тогда ее тычками будят здоровенные русские матроны, работающие за соседними столами. А еще она ест. Кое-какая рыба, проходящая через этот трюм, порядком протухла, но и свежего лосося здесь достаточное количество. Узнает она его только потому, что ела суси в универмаге: лосось — это нечто красновато-оранжевое. Поэтому она готовит себе суси, жует потихоньку свежую лососину, а та хороша на вкус, что само по себе неплохо. Немного проясняет мозги.

Как только И. В. преодолевает шок и свыкается с заведенным порядком, то начинает обращать внимание на окружающих, наблюдать за чистящими рыбу матронами и тут понимает, что такова, должно быть, жизнь для девяноста девяти процентов населения планеты. Ты в таком-то месте. Вокруг тебя другие люди, но они тебя не понимают, а ты не понимаешь их, но они все равно непрестанно что-то бормочут. Для того чтобы выжить, весь день и каждый день делаешь глупую бессмысленную работу. А единственный путь бегства — остановиться, броситься очертя голову в жестокий мир, который тебя поглотит, и никто больше о тебе и не вспомнит.

Она малопригодна для чистки рыбы. Крепкие русские тетки — топающие плосколицые бабушки — то и дело на нее наезжают. Они все время слоняются у нее за спиной, смотрят, как она работает, с таким выражением на лицах, будто не в силах поверить, как можно быть такой нескладехой. Пытаются показать ей, как правильно, и все равно у нее плохо получается. Это нелегкая работа, а руки у нее все время мерзнут и едва слушаются.

Через несколько дней этой доводящей до исступления работы ей дают новую, чуть дальше по конвейеру: на раздаче в столовой. Все равно, что девица с половником в школьном кафетерии. Она работает в камбузе одного из больших русских кораблей, подтаскивает к стойке чаны с уже готовой рыбной похлебкой, разливает ее по мискам, которые толкает через стойку к нескончаемой очереди религиозных фанатиков, религиозных фанатиков и снова религиозных фанатиков. Только на сей раз тут гораздо больше азиатов и почти нет американцев.

Здесь есть еще одна, новая разновидность: люди с антеннами в головах. Антенны вроде тех, какие бывают у переносных полицейских раций: короткие пруты из черной резины с тупыми концами. Поднимаются они из-за уха. Увидев их впервые, она решает, что это какой-то новый плейер, ей хочется спросить, где этот тип такое взял и что он слушает. Но тип слишком уж странный, еще более странный, чем все остальные: пялится в никуда пустым взором и иноязычит почище прочих. В конце концов у нее даже мурашки по коже бегут, поэтому она только наливает ему побольше похлебки и поскорей отводит взгляд, чтобы плюхнуть жижу в следующую миску.

Время от времени она узнает кого-нибудь, кто был с ней в фургоне. Но они, похоже, ее не узнают, смотрят прямо сквозь нее. Стеклянные взгляды. Словно им промыли мозги.

Словно ей, И. В., промыли мозги.

Она даже поверить не может, что прошло столько времени, пока она сообразила, что с ней делают. И от этого только еще больше злится.

44

В Реальности Порт-Шерман — на удивление крохотный городишко, по правде сказать, всего несколько кварталов. Пока не подошел Плот, его население составляло всего пару тысяч человек. Теперь оно, наверное, приближается к пятидесяти тысячам. На въезде Хиро приходится сбросить скорость, потому что беженцы спят прямо на мостовой, перегородив уличное движение.

Но это и неплохо — спасает ему жизнь. Ведь вскоре после того, как он въезжает в Порт-Шерман, колеса на его мотоцикле заклинивает, шипы теряют гибкость, ехать становится тряско. Через несколько секунд сдыхает и сам байк, превращаясь в груду инертного металла. Даже мотор не работает. Хиро смотрит в плоский экран над баком горючего в надежде увидеть отчет о состоянии системы, но видит только пургу. Биос облавинился. Его байк подцепил Ашеру.

Поэтому, бросив байк посреди улицы, Хиро продолжает путь к береговой линии пешком. Он слышит, как за спиной у него просыпаются беженцы и, выбравшись из одеял и спальных мешков, набрасываются на павший байк — каждый старается захватить его первым.

Он не слышит, а скорее нутром чует странный вибрирующий звук и на мгновение вспоминает мотоцикл Ворона в Л.А., как услышал его впервые и слышал еще раз позже. Но кругом нет ни одного мотоцикла. Звук доносится сверху. Это вертолет. Хиро подошел к воде так близко, что уже чувствует запах гниющих на пляже водорослей. Завернув за угол, он оказывается на набережной, прямо перед ним — фасад «Спектра 2000». По другую руку — вода.

Вертолет летит со стороны фьорда, следуя курсом в гавань, направляется прямиком к «Спектру 2000». Это подвижная стрекоза со стеклянной кабиной. Там, где когда-то красовались звезды, выведены кресты. В прохладном голубоватом свете раннего утра вертолет кажется ослепительно ярким, потому что оставляет за собой хвост звездочек: раз в несколько секунд из него вываливаются голубовато-белые магниевые сигнальные ракеты, которые, опустившись в воду, продолжают гореть и там, оставляя пепельную дорожку на всю гавань. Они тут не для красоты, а для того, чтобы сбить со следа ракеты с тепловой системой самонаведения.

112